Жизнь даётся один раз, и хочется прожить её бодро, осмысленно, красиво.

Жизнь даётся один раз, и хочется прожить её бодро, осмысленно, красиво.

Хочется играть видную, самостоятельную, благородную роль, хочется делать историю, чтобы те же будущие поколения не имели права сказать про каждого из нас: то было ничтожество или ещё хуже того.

Антон чехов
.

Жизнь дается один раз и хочется прожить ее бодро осмысленно красиво смысл. Жизнь дается один раз, и хочется прожить её...

Нет, я не ошиблась. Это у советского писателя Николая Островского «..НАДО прожить её так, чтобы не было мучительно больно…».

А у Антона Павловича нашего Чехова - «..ХОЧЕТСЯ прожить её бодро, осмысленно, красиво"…
Это слова главного героя чеховского «Рассказа неизвестного человека». На камерной сцене Омского театра драмы состоялась премьера спектакля по этой повести (режиссёр Егор Равинский).

Спектакль решён как монолог «неизвестного человека», в воспоминаниях которого оживают события его жизни. Он рассказывает, а сквозь пальцы сыплется и сыплется песок времени, хороня былое…

1

Актёр Олег Берков очень органичен в переходах от повествования к действию и обратно, они укрупняют противоречивость героя. Мы застаём его в период «перемены мировоззрения». Он как бы соткан из противоречий: дворянин-народоволец, живущий «ради дела» как лакей в доме высокопоставленного чиновника; бывший морской офицер; больной чахоткой одинокий человек, особенно остро ощущающий жажду «обыкновенной обывательской жизни».

В силу обстоятельств он становится свидетелем трагического разрыва отношений между прекрасной «тургеневской» женщиной Зинаидой Фёдоровной и своим хозяином Орловым. Сочувствие к обманувшейся в любимом человеке женщине меняет героя. «Самоотверженная любовь к ближнему», к конкретному страдающему человеку оказывается сильнее идеи борьбы за всеобщее счастье.

В начале спектакля жёсткий лакейский сюртук как бы ограничивает его свободу, скрывает душевные движения. Как и «дело», которому подчинена его жизнь, И когда он расстаётся с этой оболочкой, когда перестаёт подчиняться «идее», на свободу вырывается и душа его. Актёр работает на полутонах, тонко, но точно передаёт сложную гамму чувств своего героя.

Глубокой внутренней жизни «неизвестного человека» противопоставлено бессмысленное существование людей круга его хозяина: угодливый пошляк Кукушкин (Влад Пузырников), равнодушный сухарь Пекарский (Егор Уланов), добрый, но безвольный Грузин (Артём Кукушкин, недавно вошедший в труппу Омской драмы), - и сегодня вполне узнаваемые типажи. Антипод героя — Орлов (Николай Сурков), «заурядный чиновник, картёжник, не имеющий пристрастия ни к каким идеям», как он сам о себе говорит. Но на самом деле его идея — равнодушие, для обозначения которой он даже придумал эвфемизм — «объективное отношение к жизни». Последняя сцена спектакля — дуэль мировоззрений «неизвестного» и Орлова — замечательный актёрский дуэт-поединок.

Пару антиподов составляют и Зинаида Фёдоровна (Кристина Лапшина) с горничной Полей (Алина Егошина). Почти не взаимодействуя, актрисы всё время повышают градус противостояния. Поворот головы, походка, интонация обращённых к другим персонажам слов выражают отношение героинь друг к другу откровеннее, чем если бы они вступили в открытый конфликт.

Жизнь дается один раз и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно. Николай Алексеевич Островский

Никола́й Алексе́евич Остро́вский  (1904—1936) — советский писатель-соцреалист, автор романа « Как закалялась сталь ».

• Самое дорогое у человека — это жизнь. Она дается ему один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жег позор за подленькое и мелочное прошлое, чтобы, умирая, смог сказать: вся жизнь и все силы были отданы самому главному в мире - борьбе за освобождение человечества. И надо спешить жить. Ведь нелепая болезнь или какая-либо трагическая случайность могут прервать ее.

•  — Все это бумажный героизм, братишка! Шлепнуть себя каждый дурак сумеет всегда и во всякое время. Это самый трусливый и легкий выход из положения. Трудно жить — шлепайся. А ты попробовал эту жизнь победить? Ты все сделал, чтобы вырваться из железного кольца? А ты забыл, как под Новоград-Волынском семнадцать раз в день в атаку ходили и взяли-таки наперекор всему? Спрячь револьвер и никому никогда об этом не рассказывай! Умей жить и тогда, когда жизнь становится невыносимой. Сделай ее полезной.

	Второй неоконченный роман Островского «Рождённые бурей» (1936), который уже не основывается на собственном опыте писате­ля, состоит из штампов и написан так плохо, что на него почти не обращали внимания, — правда, на культ Островского это не повли­яло.
	— Вольфганг Казак о романе, «Лексикон русской литературы с 1917»

1. Казак В. Лексикон русской литературы XX века = Lexikon der russischen Literatur ab 1917 / . — М. : РИК «Культура», 1996. — XVIII. — С. 298.

Все быстрее встает туман С лугов и серебрится в солнечном луче. Горький Максим В лесу

М.Горький

В лесу

Я решил заняться ловлей певчих птиц; мне казалось, что это хорошо прокормит: я буду ловить, а бабушка – продавать…

Я обзавелся хорошими снастями; беседы со старыми птицеловами многому научили меня, – я один ходил ловить птиц почти за тридцать верст, в Кстовский лес, на берег Волги, где в мачтовом сосняке водились клесты и ценимые любителями синицы-аполлоновки – длиннохвостые белые птички редкой красоты.

Бывало – выйдешь с вечера и всю ночь шлепаешь по казанскому тракту, иногда – под осенним дождем, по глубокой грязи. За спиною обшитый клеенкой мешок, в нем садки и клетки с приманочной птицей. В руке солидная ореховая палка. Холодновато и боязно в осенней тьме, очень боязно!.. Стоят по сторонам дороги старые, битые громом березы, простирая над головой моей мокрые сучья; слева, под горой, над черной Волгой, плывут, точно в бездонную пропасть уходя, редкие огоньки на мачтах последних пароходов и барж, бухают колеса по воде, гудят свистки.

С чугунной земли встают избы придорожных деревень, подкатываются под ноги сердитые, голодные собаки, сторож бьет в било и пугливо кричит:

– Кто идет? Кого черти носят – не к ночи будь сказано?

Я очень боялся, что у меня отнимут снасти, и брал с собою для сторожей пятаки. В деревне Фокиной сторож подружился со мной и все ахал:

– Опять идешь? Ах ты, бесстрашный, непокойный житель ночной, а?

Звали его Нифонт, был он маленький, седенький, похожий на святого, часто он доставал из-за пазухи репу, яблоко, горсть гороху и совал мне в руки, говоря:

– На-ко, друг, я те гостинцу припас, покушай в сладость.

И провожал меня до околицы.

– Айда, с богом!

На ручей рябой и пёстрый за листком летит листок. Николай Некрасов — Перед дождем: Стих

Заунывный ветер гонит
Стаю туч на край небес,
Ель надломленная стонет,
Глухо шепчет темный лес.

На ручей, рябой и пестрый,
За листком летит листок,
И струей сухой и острой
Набегает холодок.

Полумрак на всё ложится;
Налетев со всех сторон,
С криком в воздухе кружится
Стая галок и ворон.

Над проезжей таратайкой
Спущен верх, перед закрыт;
И «пошел!» — привстав с нагайкой,
Ямщику жандарм кричит…

Анализ стихотворения «Перед дождем» Некрасова

Н. Некрасов очень редко прибегал к чистой пейзажной лирике, считая этот жанр недостойным для настоящего поэта. Описания природы он применял либо для создания контраста с человеческой жизнью, либо для подтверждения собственных мыслей. Примером этого служит стихотворение «Перед дождем» (1846 г.).

С самых первых строчек поэт нагнетает атмосферу, возникает ощущение приближения какой-то беды. Вся окружающая природа уподобляется человеку, предчувствующему надвигающуюся катастрофу («ель… стонет», «глухо шепчет… лес»). Облетающая листва и внезапное похолодание подчеркивают самые мрачные предчувствия. «Стая галок и ворон» панически мечется в сгустившемся полумраке.

В последней строфе Некрасов напрямую переходит к волнующей его теме. Появляется человек в образе жандарма, проезжающий по лесу в «таратайке». Он также чувствует страх от резкой перемены в природе. Судя по всему, ожидается сильный ливень с грозой и молниями. Даже в русском образованном обществе в эпоху Некрасову гроза считалась божьей карой за человеческие грехи. От нее стремились как можно быстрее укрыться. Жандарм сразу же находит невольного виновника своего страха и с гневом на него обрушивается. «Привстав с нагайкой», суровый блюститель закона кричит на бедного ямщика: «Пошел!».

За незамысловатым сюжетом у Некрасова, как обычно, скрывается боль за тяжелую судьбу русского крестьянства. Ямщик всю жизнь вынужден терпеть любую непогоду. Он не виноват в том, что во время поездки они вместе попали под дождь. Но в глазах жандарма именно ямщик не смог правильно рассчитать маршрут, поэтому он готов подвергнуть его наказанию. Физическая расправа была настолько обычным явлением, что даже не вызывала никаких эмоций у большинства дворян.

Еще одна проблема русского общества заключалась в том, что высший класс, несмотря на презрительное отношение к простому народу, видел в нем бесплатную даровую силу, которая с рождения обязана избавлять своих господ от любой опасности (очень убедительный пример — сказка Салтыкова-Щедрина «Как один мужик двух генералов прокормил»).

В стихотворении «Перед дождем» Некрасов умело использует жанр пейзажной лирики для усиления эмоционального эффекта. Убедительная картина внезапно «помрачневшей» природы вплотную подводит читателя к настоящей (с точки зрения автора) проблеме — отношению власть имущих к безвинному простому человеку в минуту опасности.

Изредка блеснет на солнце серебристой чешуйкой летучая рыбка. I

Только что пробил колокол. Было шесть часов прелестного тропического утра на Атлантическом океане.

По бирюзовому небосклону, бесконечно высокому и прозрачно-нежному, местами подернутому, словно белоснежным кружевом, маленькими перистыми облачками, быстро поднимается золотистый шар солнца, жгучий и ослепительный, заливая радостным блеском водяную холмистую поверхность океана. Голубые рамки далекого горизонта ограничивают его беспредельную даль.

Как-то торжественно безмолвно кругом.

Только могучие светло-синие волны, сверкая на солнце своими серебристыми верхушками и нагоняя одна другую, плавно переливаются с тем ласковым, почти нежным ропотом, который точно нашептывает, что в этих широтах, под тропиками, вековечный старик океан всегда находится в добром расположении духа.

Бережно, словно заботливый нежный пестун, несет он на своей исполинской груди плывущие корабли, не угрожая морякам бурями и ураганами.

Пусто вокруг!

Не видно сегодня ни одного белеющего паруса, не видно ни одного дымка на горизонте. Большая океанская дорога широка.

Изредка блеснет на солнце серебристою чешуйкой летучая рыбка, покажет черную спину играющий кит и шумно выпустит фонтан воды, высоко прореет в воздухе темный фрегат или белоснежный альбатрос, пронесется над водой маленькая серая петрель, направляясь к далеким берегам Африки или Америки, и Снова пусто. Снова рокочущий океан, солнце да небо, светлые, ласковые, нежные.

Слегка покачиваясь на океанской зыби, русский военный паровой клипер «Забияка» быстро идет к югу, удаляясь все дальше и дальше от севера, мрачного, угрюмого и все-таки близкого и дорогого севера.

Небольшой, весь черный, стройный и красивый со своими тремя чуть-чуть подавшимися назад высокими мачтами, сверху донизу покрытый парусами, «Забияка» с попутным и ровным, вечно дующим в одном и том же направлении северо-восточным пассатом бежит себе миль по семи — восьми в час, слегка накренившись своим подветренным бортом. Легко и грациозно поднимается «Забияка» с волны на волну, с тихим шумом рассекает их своим острым водорезом, вокруг которого пенится вода и рассыпается алмазною пылью. Волны ласково лижут бока клипера. За кормой стелется широкая серебристая лента.

На палубе и внизу идет обычная утренняя чистка и уборка клипера — подготовка к подъему флага, то есть к восьми часам утра, когда на военном судне начинается день.

Рассыпавшись по палубе в своих белых рабочих рубахах с широкими откидными синими воротами, открывающими жилистые загорелые шеи, матросы, босые, с засученными до колен штанами, моют, скребут и чистят палубу, борты, пушки и медь — словом, убирают «Забияку» с тою щепетильною внимательностью, какою отличаются моряки при уборке своего судна, где всюду, от верхушек мачт до трюма, должна быть умопомрачающая чистота и где все, доступное кирпичу, суконке и белилам, должно блестеть и сверкать.

Матросы усердно работали и весело посмеивались, когда горластый боцман Матвеич, старый служака с типичным боцманским лицом старого времени, красным и от загара и от береговых кутежей, с выкаченными серыми глазами, «чумея», как говорили матросы, во время «убирки» выпаливал какую-нибудь уж очень затейливую ругательную импровизацию, поражавшую даже привычное ухо русского матроса. Делал Матвеич это не столько для поощрения, сколько, как он выражался, «для порядка».

Никто за это не сердился на Матвеича. Все знают, что Матвеич добрый и справедливый человек, кляуз не заводит и не злоупотребляет своим положением. Все давно привыкли к тому, что он не мог произнести трех слов без ругани, и порой восхищаются его бесконечными вариациями. В этом отношении он был виртуоз.

Время от времени матросы бегали на бак, к кадке с водой и к ящику, где тлел фитиль, чтобы наскоро выкурить трубочку острой махорки и перекинуться словом. Затем снова принимались чистить и оттирать медь, наводить глянец на пушки и мыть борты, и особенно старательно, когда приближалась высокая худощавая фигура старшего офицера, с раннего утра носившегося по всему клиперу, заглядывая то туда, то сюда.

Вахтенный офицер, молодой блондин, стоявший вахту с четырех до восьми часов, уже давно разогнал дрему первого получаса вахты. Весь в белом, с расстегнутою ночной сорочкой, он ходит взад и вперед по мостику, вдыхая полной грудью свежий воздух утра, еще не накаленный жгучим солнцем. Нежный ветер приятно ласкает затылок молодого лейтенанта, когда он останавливается, чтобы взглянуть на компас — по румбу ли правят рулевые, или на паруса — хорошо ли они стоят, или на горизонт — нет ли где шквалистого облачка.

Но все хорошо, и лейтенанту почти нечего делать на вахте в благодатных тропиках.

И он снова ходит взад и вперед и слишком рано мечтает о том времени, когда вахта кончится и он выпьет стакан-другой чаю со свежими горячими булками, которые так мастерски печет офицерский кок, если только водку, которую он требует для поднятия теста, не вольет в себя.