Такой большой и такой ненужный Маяковский. Себе, любимому
Такой большой и такой ненужный Маяковский. Себе, любимому
Читать стих «Себе, любимому» Маяковского Владимира Владимировича проще, зная о том, что он относится к футуристическому стилю. Написанное в 1916 году стихотворение в полной мере отражает особенности этого направления. Эпатажных штрихов произведению добавляет использование противоречий и преувеличений. С их помощью поэт максимально подчёркивает, как на самом деле одинок выдающийся человек, стремящийся в душе лишь к пониманию и взаимности чувств.
Учить текст стихотворения Маяковского «Себе, любимому» полностью для урока литературы (11 класс) можно непосредственно с нашего сайта онлайн или сначала скачать.
Себе, любимому,
посвящает эти строки автор
Четыре.
Тяжелые, как удар.
“Кесарево кесарю – богу богово”.
А такому,
как я,
ткнуться куда?
Где мне уготовано логово?
Если бы я был
маленький,
как океан,-
на цыпочки волн встал,
приливом ласкался к луне бы.
Где любимую найти мне,
Такую, как и я?
Такая не уместилась бы в крохотное небо!
О, если б я нищ был!
Как миллиардер!
Что деньги душе?
Ненасытный вор в ней.
Моих желаний разнузданной орде
не хватит золота всех Калифорний.
Если б быть мне косноязычным,
как Дант
или Петрарка!
Душу к одной зажечь!
Стихами велеть истлеть ей!
И слова
и любовь моя –
триумфальная арка:
пышно,
бесследно пройдут сквозь нее
любовницы всех столетий.
О, если б был я
тихий,
как гром,-
ныл бы,
дрожью объял бы земли одряхлевший скит.
Я если всей его мощью
выреву голос огромный,-
кометы заломят горящие руки,
бросаясь вниз с тоски.
Я бы глаз лучами грыз ночи –
о, если б был я
тусклый, как солце!
Очень мне надо
сияньем моим поить
земли отощавшее лонце!
Пройду,
любовищу мою волоча.
Парижанка Маяковский. Парижанка
Вы себе представляете парижских женщин с шеей разжемчуженной, разбриллиантенной рукой… Бросьте представлять себе! Жизнь — жестче — у моей парижанки вид другой. Не знаю, право, молода или стара она, до желтизны отшлифованная в лощеном хамье. Служит она в уборной ресторана — маленького ресторана — Гранд-Шомьер. Выпившим бургундского может захотеться для облегчения пойти пройтись. Дело мадмуазель подавать полотенце, она в этом деле просто артист. Пока у трюмо разглядываешь прыщик, она, разулыбив облупленный рот, пудрой подпудрит, духами попрыщет, подаст пипифакс и лужу подотрет. Раба чревоугодий торчит без солнца, в клозетной шахте по суткам клопея, за пятьдесят сантимов! (По курсу червонца с мужчины около четырех копеек.) Под умывальником ладони омывая, дыша диковиной парфюмерных зелий, над мадмуазелью недоумевая, хочу сказать мадмуазели: — Мадмуазель, ваш вид, извините, жалок. На уборную молодость губить не жалко вам? Или мне наврали про парижанок, или вы, мадмуазель, не парижанка. Выглядите вы туберкулезно и вяло. Чулки шерстяные… Почему не шелка? Почему не шлют вам пармских фиалок благородные мусью от полного кошелька? — Мадмуазель молчала, грохот наваливал на трактир, на потолок, на нас. Это, кружа веселье карнавалово, весь в парижанках гудел Монпарнас. Простите, пожалуйста, за стих раскрежещенный и за описанные вонючие лужи, но очень трудно в Париже женщине, если женщина не продается, а служит.
Маяковский проза. Владимир Маяковский
Лет двадцать пять назад неожиданно для страны, где тайно превозносить диссидентов всегда было более почетно, чем восхищаться официально признанными мастерами, сделалось модным любить Маяковского. Не всего, а избирательно – его стихи о любви. В 1983 страна – его страна, СССР – отмечала девяностолетие поэта. Выходили статьи с интересными воспоминаниями, публиковались его экспромты. «Ложе прокрустово: лежу и похрустываю». «Маяковский, вам это кольцо не к лицу. – Оттого я ношу его на пальце, а не на носу!». Издавались сборники с лирикой поэта. Помню, даже был такой в мягкой обложке – совсем тетрадочка – «Сплошное сердце» (аллюзия на «сплошные губы» из «Облака в штанах»). Даже через силу запихивающие в себя «Стихи о советском паспорте» старшеклассницы вдруг – не забыли замлеть над его стихами, по точному его же предсказанию.
А ещё пару лет спустя мутная волна перестройки понесла в печать откровения Лилички, ковыряние в ранах и секреты интимной жизни Владимира Маяковского. Потребитель, которого не назову здесь читателем, забыл, что этот человек ещё и стихи писал. Да и в школе отношение к нему изменилось. Заметались педагоги – чему учить, как учить? Недоученные тётушки, зевая, мимоходом говорили, что-де был такой вот просоветский писатель и, кажется, ещё художник.
Сейчас, вроде бы, снова про Маяковского вспомнили. По-разному. Кто-то возмущается, что хвалил Советскую власть. Кто-то как прежде зачитывается лирикой. Кого-то опять за уши не оттащишь от замочной скважины в спальне поэта.
Восхищаюсь Маяковским. За его искренность. И в стихах, и в жизни.
А чтоб узнать, какой он был в жизни, совсем необязательно читать скандальные репортажи из дома Лилички и Оси Бриков. Возьмите 11 том моего любимого собрания сочинений – пролетарски-красного с официозным золотым тиснением – и прочтите стенограммы его выступлений. «Товарищи, жалко, что ушел Луначарский. Я хотел его приветствовать от имени смердящих трупов, о которых он с такой залихватской манерой сегодня говорил». «Почему вы ржете, товарищи?». «Вы всё врете. С этим Протазановым лезут столетние древности кинематографии. Кинематографа не было, а уже был Протазанов с его ». Прочтите его статьи. «Ты хвастаешься, что ты хорошо владеешь словом? Будь добр, напиши образцовое «Постановление месткома об уборке мусора со двора». Не хочешь? Говоришь, у тебя более возвышенный стиль? Тогда напиши образцовую передовицу, обращенную к народам мира, – разве может быть более возвышенная задача?»
Враньё (навеянное неверным толкованием его стихов, кстати), что Маяковский с пренебрежением относился к своим коллегам-современникам и классикам. «После смерти Хлебникова… появились статьи, полные сочувствия. С отвращением прочитал. Когда, наконец, кончится комедия посмертных лечений?! Где были пишущие, когда живой Хлебников, оплёванный критикой, живым ходил по России?». «Меня упрекают в неуважении к предкам, а месяц тому назад, во время работы, Брик начал читать «Евгения Онегина», которого я знаю наизусть, и я не мог оторваться и слушал до конца и два дня ходил под обаянием четверостишия:
«Я знаю: жребий мой измерен;
Но чтоб продлилась жизнь моя,
Я утром должен быть уверен,
Что с вами днём увижусь я…»
Прочтите его строки о Чехове (написанные в 19 - ! лет), о Блоке, о Толстом, Некрасове, Пушкине.
Но, конечно же, главное – это его стихи. Я иногда читаю отрывки своим знакомым, и слушатели удивляются – да неужели Маяковский? Да откуда же это? А публиковалось?
Да, Маяковский. Да, публиковалось. И изучалось в школе! Ну, кому как повезло…
Всемогущий, ты выдумал пару рук.
Сделал, что у каждого есть голова.
Отчего ты не сделал, чтоб было без мук –
Целовать, целовать, целовать?
***
Грядущие люди!
Кто вы?
Вот – я, весь боль и ушиб.
Вам завещаю я сад фруктовый
Моей великой души.
***
Мало извозчиков? Тешьтесь ложью.
Видана ль шутка площе чья?
Улицу врасплох оглядите – из рож её
Чья не извозчичья?
***
Будет луна. Есть уже – немножко.
А вот и полная повисла в воздухе.
Это бог, должно быть, дивной серебряной ложкой
Роется в звезд ухЕ.
***
Этот вечер решал, не в любовники выйти ль нам?—
темно,никто не увидит нас.
Я наклонился действительно,
и действительно я, наклонясь,
сказал ей, как добрый родитель:
«Страсти крут обрыв —
будьте добры, отойдите.
Отойдите, будьте добры».
***
А портсигар блестел в окружающее с презрением:
– Эх ты, мол, природа!
***
Балансируя (четырёхлетний навык!),
Тащусь меж канавищ, канав и канавок.
И то – на лету вспоминая маму –
С размаха у почтамта плюхаюсь в яму.
***
Лапы ёлок, лапки, лапушки…
Все в снегу, а тёплые какие!
Будто в гости к старой-старой бабушке
Я вчера приехал в Киев.
——————
Продолжать можно бесконечно.
Больно при мысли о том, что через столько-то, столько-то лет - словом, не выживу - ослепленные дешёвым (по сути, а не во всеобщем эквиваленте) гламурьём читатели выродятся окончательно в потребителей и перестанут перечитывать Маяковского.
Маяковский четыре тяжелые, как удар анализ. Владимир Маяковский ~ Себе, любимому, посвящает эти строки автор...
~~~*~~~~*~~~~*~~~~*~~~~*~~~~
Себе, любимому,
Четыре.
Тяжелые, как удар.
"Кесарево кесарю – богу богово”.
А такому,
как я,
ткнуться куда?
Где мне уготовано логово?
Если бы я был
маленький,
как океан,-
на цыпочки волн встал,
приливом ласкался к луне бы.
Где любимую найти мне,
Такую, как и я?
Такая не уместилась бы в крохотное небо!
О, если б я нищ был!
Как миллиардер!
Что деньги душе?
Ненасытный вор в ней.
Моих желаний разнузданной орде
не хватит золота всех Калифорний.
Если б быть мне косноязычным,
как Дант
или Петрарка!
Душу к одной зажечь!
Стихами велеть истлеть ей!
И слова
и любовь моя –
триумфальная арка:
пышно,
бесследно пройдут сквозь нее
любовницы всех столетий.
О, если б был я
тихий,
как гром,-
ныл бы,
дрожью объял бы земли одряхлевший скит.
Я если всей его мощью
выреву голос огромный,-
кометы заломят горящие руки,
бросаясь вниз с тоски.
Я бы глаз лучами грыз ночи –
о, если б был я
тусклый, как солце!
Очень мне надо
сияньем моим поить
земли отощавшее лонце!
Пройду,
любовищу мою волоча.
В какой ночи
бредовой,
недужной
какими Голиафами я зачат –
такой большой
и такой ненужный?
1916
Анализ стихотворения Маяковского «Себе, любимому, посвящает эти строки автор»
Тяготение к гиперболизации проявляется не только в характеристиках художественного пространства, но в изображении личности героя раннего Маяковского. Лирическое «я» словно вырастает до размеров великана, его фигура представляет собой «глыбу», «жилистую громадину», а голос оглушает окружающий мир мощным звучанием. Гигант из поэмы «Облако в штанах» бесцеремонно становится «бок о бок» с Богом, засыпая «вездесущего» шокирующими предложениями. Получив отказ, герой осмеливается оскорблять и угрожать горним обитателям, копируя повадки уличных хулиганов.
За маской дерзкого самовлюбленного циника скрывается страдальческая душа, жаждущая участия и любви — если не большой, то хотя бы крошечной, «смирного любёночка».
Перечисленные особенности трактовки образа лирического «я» отразились в стихотворении 1916 г., которое автор снабдил длинным эпатирующим названием. Зачин обозначает жизненные проблемы героя-исполина — одиночество, неприкаянность, бесприютность.
Пытаясь преодолеть невзгоды, лирический субъект ищет пути избавления от гнетущих ощущений. Каждый из пяти антикризисных вариантов выделен в отдельную строфу и начинается с условия, выраженного оксюмороном. Малый размер Мирового океана, нищета миллиардера, косноязычие итальянских классиков — все оригинальные сравнения рассчитаны на эпатаж.
Художественные тропы указывают на колоссальные размеры и мощь гиперболизированного образа героя-поэта. Перед ним меркнет солнце, небо кажется «крохотным», земля — истощенной и одряхлевшей, а громовые раскаты — тихими. Крик великана способен низвергнуть с небес кометы, «глаз лучи» — возродить старое «лонце» земли. Для исполнения желаний гиганта недостаточно золотых запасов «всех Калифорний». Его любовь метафорически отождествляется с триумфальной аркой, связанной с многочисленными образами женщин.
В финале появляется неутешительный вывод: великан характеризует себя как «большой» и «ненужный», и оба определения усиливаются анафорой «такой». Поиски счастья не приносят результата, и герой удаляется прочь, «волоча» за собой, как чемодан, «любовищу» — огромное желание быть принятым и любимым. Замечание о неизвестных родителях-Голиафах усугубляет трагическое ощущение одиночества.
Эмоциональный монолог исполнен щемящей тоски: она прорывается в риторических вопросах и восклицаниях, звучит в метафорах и олицетворениях, объединенных семантикой титанического, грандиозного масштаба.