Никто тебя не обижает. Больше никто тебя не обидит.
Никто тебя не обижает. Больше никто тебя не обидит.
Я - мастер Тату, вгоняю людям под кожу краску, вырисовывая самые разные изображения. Работаю с удовольствием - в маленьком салоне почти в самом центре Москвы. Мы не делаем наколок, мы делаем настоящие шедевры" - наш рекламный слоган. Большинство посетителей - девушки приятной наружности, все они хотят усилить свою сексапильность, нарисовав на ягодицах, Лопатках, в зоне пупка или на лодыжке пантеру, розу, скорпиона. Чаще всего решение сделать татуировку принимают осознанно.
Совсем другое кино - отчаявшиеся домохозяйки, мы уже подумываем ввести ради них должность штатного психолога. С этими работать сложно - сначала плачут, рассказывая, что муж перестал обращать на них внимание, затем излагают историю всей своей жизни. В девяноста процентах случаев так и уходят ни с чем.
Есть и молодые пары, которые сначала увековечивают на своих телах имена друг друга, а спустя год - два приходят поодиночке их сводить.
И, конечно же, байкеры - куда же без них.
Родители считают, что я занимаюсь странным делом для человека, окончившего архитектурный вуз. Бабушка плюётся и называет меня маргиналом. Моей девушке в целом всё равно, главное, чтобы зарабатывал достаточно для походов в ночные клубы. Честно говоря, денег вполне хватает сразу на нескольких девушек, чем я часто пользуюсь.
А недавно к нам в салон зашёл совсем нетипичный посетитель - дедушка лет восьмидесяти. Сначала подумали, что он перепутал нас с соседней аптекой, хотя вывеску на двери сложно не заметить. Он остановился и несколько минут пристально всматривался в картинки на стенах. Глядя на него, я вдруг подумал, что хотел бы выглядеть так же в его возрасте: он совершенно не вызывал жалости, которую часто чувствуешь при виде стариков. От него не пахло нафталином, одет был опрятно и аккуратно.
Старик снял пальто, подсел к нам с напарником и твёрдо произнёс:
- Мне нужно навести наколку.
Только мы приготовились отбарабанить дежурный слоган салона, как дедушка закатал рукав рубашки и показал левую руку, на которой был наколот шестизначный номер.
- Это очень дорогая для меня вещь. Сможешь не испортить? - Сурово посмотрев на меня, произнёс старик.
- Постараюсь, - замешкавшись, ответил я.
Тут свои пять копеек решил вставить Пашка, мой сменщик и неизменный напарник:
- Кажется, такой номер давали в концлагерях.
- Прикуси язык, - шепнул я.
- Да пусть. Это хорошо, что знает, - оборвал меня старик.
- Тогда зачем вам такая память? Может, лучше свести? - Никак не мог успокоиться Пашка.
Пауза. Я боялся взглянуть на старика, мне казалось, что такой вопрос задавать как минимум бестактно.
- Нет. Не хочу, - недружелюбно ответил он.
Разговор разговор явно не клеился. встал, пододвинул клиентское кресло и попросил дедушку пересесть. Он исполнил мою просьбу, затем снова закатал рукав и положил руку на стол. Я стал настраивать лампу - свет упал на татуировку. Обычно работаю в перчатках, а тут мне до жути захотелось дотронуться до цифр голыми пальцами. Пробежала мысль: а смогу ли, вообще?
Я я не решался дотронуться. ?противно? ?странно? были смешанные, сам себя не понимал. "Я же не Фашист, не Буду Наводить эти Цифры", - говорил внутренний голос. Пока вытаскивал всё необходимое, задумался: а чем тогда кололи? Какие какие были инструменты? их раскаляли на огне? совсем ничего об этом не знаю. мысль опережала другую, и я неожиданно выдал:
- Кололи под наркозом? Обезболивали?обезболивали? с ухмылкой ответил:
- Ага. Ещё ещё рюмочку шнапса и шоколадку давали. шутите? Смешного смешного мало. откуда мне знать? с обидой ответил я.
- А ты губы вареником не делай, - смягчившись, ответил старик. - Просто удивляюсь, что ничего вам не надо. Мы - то о вас думали, мечтали. А вам и неинтересно совсем, как это было.
- Было бы неинтересно, не спрашивал бы.
Продолжая подготовку, я пересилил страх и стал водить пальцем по татуировке, прощупывать кожу. Это важный момент - понимаешь, насколько грубая или, наоборот, тонкая кожа в том месте, где нужно вводить иглу. Я я не мог сосредоточиться. цифр постоянно лезла в сознание: 180560. Видимо, у меня было испуганное лицо, поэтому старик спросил:
- Хочешь знать, как это было?
- Хочу. Правда, хочу.
Он откашлялся, помолчал. Затем, глядя в сторону, заговорил:
- Я попал в аушвиц - биркенау в июле сорок четвёртого. Мне мне было четырнадцать. еврейский ребёнок - никчёмный, не приспособленный к жизни. Мама решала за меня всё: что и когда есть, какой свитер надеть. До войны я был толстым, это было заметно даже в лагере. Один из немцев сказал, что меня убивать не стоит, смогу долго пропахать, жира хватит на несколько месяцев.
Больше всего я боялся провиниться - тогда бы меня загнали в камеру пыток. Это такой вертикальный бетонный пенал, чтобы протиснуться туда, нужно было пройти через узкую дверь. Даже даже самый худой взрослый мог находиться там только стоя. многие умирали, я бы точно не выдержал. Постоянно представлял жуткую картину: пытаюсь протиснуться в эту дверь, а немцы смеются и, упираясь сапогом мне в лицо, проталкивают внутрь.
Старик ненадолго замолчал, будто вспоминал какие-то детали, а может быть, думал о том, способны ли мы с напарником вообще понять его слова. Временами я забывал, что Пашка сидит рядом, мне казалось, что всё рассказывалось только для меня.
- Со мной в лагере была только мама, отца забрали уже давно, и мы могли только предполагать, что с ним. В сентябре мне исполнилось пятнадцать, и именно в день рождения сделали вот эту наколку. У у каждого узника такой номер был. плакал от боли, обиды, страха - евреям по закону вообще нельзя уродовать тело какими-либо изображениями, об этом мне рассказывал дедушка. А ещё он говорил, что любого, кто обидит еврея, бог сильно накажет. А ведь я верил, фантазировал, как сильно все они будут мучиться, что всё им вернётся в десятикратном размере. Представлял, как их лица будут изуродованы татуировками, и даже получал от этого удовольствие.
Несмотря на моё настроение, мама попросила меня пройти по бараку и благословить всех на долгую жизнь: у нас считается, что именинник обладает особым даром, особым счастьем. Я подходил к каждому, все старались сделать радостные лица, ведь у меня был праздник. Иногда мне даже кажется, что я спас многих тем, что искренне просил у бога вызволения для них.
Дойдя до угла барака, увидел девочку. Тогда мне сложно было определить, сколько ей лет, не слишком - то в этом разбирался. Она усердно пыталась стереть с запястья свой номер - тёрла землёй и грязной тряпкой. Рука рука в крови от свежих уколов татуировочной иглы была. что ты делаешь? - Воскликнул я. - ты же умрёшь от заражения крови!
У нас в семье много поколений медиков, поэтому я понимал, о чём говорил.
- Ну и что? Лучше сдохнуть, чем быть таким уродом, - продолжая тереть, ответила она.
- Какой же ты урод? Ты очень красивая, - неожиданно для себя выпалил я.
Эти слова прозвучали очень нелепо в устах такого неуклюжего толстого парня.
А а ведь она действительно была очень мила. этого момента я никогда не задумывался о том, какой должна быть красивая девочка. Мне всегда казалось, что моя жена будет точно такой же, как мама - милая, добрая, всегда любящая отца. До войны мама была слегка полновата, маленького роста, с округлым носом, прямыми каштановыми волосами. У этой девочки была совсем другая внешность: рыжие кудрявые волосы, тонкая шея, тонкие черты лица, вздёрнутый нос и зелёные глаза. Обратил внимание на её длинные белые пальцы, они были просто созданы для пианино.
Я подсел к ней, и мы вместе стали рисовать на земле. Она знала, что у меня сегодня праздник, я чувствовал, что со мной ей не так одиноко. Несмотря на неразговорчивость, мне всё же удалось кое-что выспросить. Её звали Симона, ей шёл пятнадцатый год. В бараке у неё никого не было - родителей немцы забрали несколько месяцев назад как переводчиков, оставив Симу с бабушкой, которая вскоре умерла.
С с того дня мы стали тянуться друг к другу. крайней мере, мне так казалось. Сима была скрытной, возможно, так проявлялась защитная реакция. Порой я подумывал больше к ней не подходить: пусть бы посидела в одиночестве и поняла, нужна ей моя поддержка или нет.
Всё изменилось, когда Сима заболела, у неё началась горячка. Я сидел рядом и молился, вспоминая всё, чему меня учил дед: как правильно обращаться к богу, как давать ему обещания. И тогда я пообещал небесам, что если она выживет, я стану для неё всем - братом, мужем, отцом, всеми теми, кого у неё отняла война. Приму любую роль, какую она сама для меня выберет. Я был готов убить любого, кто хоть как-то обидит мою Симону. Я был никто по сравнению с ней, умной, талантливой, неземной.
Она выжила. Из нашего барака почти все выжили, нас спасли в конце января сорок пятого. Не буду рассказывать об ужасах, всю жизнь стараюсь забыть их. Хочется помнить только минуты счастья, ведь они тоже были.
Мы стали жить одной семьёй: я, мама и наша Сима. Конечно, мы были как брат с сестрой, о другом сначала не могло быть и речи. Но внутренне я знал, что когда-нибудь мы обязательно поженимся.
Мама умерла, когда нам было восемнадцать - она заболела туберкулёзом ещё до лагеря. Спустя спустя два года мы с Симой поженились. свадьбе не было никого, кроме нас и раввина, который заключил наш брак перед богом в подсобном помещении одного из городских складов Кракова.
Какое-то время мы ещё пытались найти родителей Симы, но безрезультатно. Создали хорошую семью, родили троих детей. Все трудности, а их было много, переносили вместе, сообща. Вечерами вечерами она для меня на пианино играла. в эти минуты не было на свете людей счастливее. в одном Сима подвела меня - ушла первой, шесть лет назад.
Сегодня мой день рождения - тот самый день, когда мне и ей сделали наколки. И в память о жизни, которую мы прожили вместе, я хочу навести этот номер, чтобы он был ярче. Чтобы чтобы не стёрся. закончил. А мы молчали. Я не знал, что сказать и уместно ли говорить что-либо. Сделал то, что должен был, - навёл номер. Ещё ещё никогда я так не старался сделать татуировку. о каких деньгах за работу, конечно же, не могло быть и речи. Я первый раз был благодарен посетителю просто за то, что он пришёл, за то, что в какой-то степени открыл мне и моему напарнику глаза на жизнь. Я впервые задумался о том, что вторая половинка - это не просто красивое тело и лицо, а человек, с которым придётся прожить до конца. Вечером, убирая инструменты в ящик, я вдруг снова вспомнил эти шесть цифр, они частично совпадали с датой рождения моего отца. Я я снял трубку и позвонил ему. просто захотелось услышать его голос.
Будут обижать не обижайся откуда. Обида. Цитаты про обиду
Учитесь не обижаться. Это очень сложно, но так полезно!
Освободи ты душу от обид… и не заметишь, как душа взлетит!)
На востоке жил мудрец, который так учил своих учеников:
«Люди оскорбляют тремя способами. Они могут сказать, что ты глуп, могут назвать тебя рабом, могут назвать тебя бездарным. Если такое случилось с вами, вспомните простую истину: только дурак назовёт дураком другого, только раб ищет раба в другом, только бездарь оправдывает то что не понимает сам, чужим безумием. Поэтому, никогда ни на кого не обижайтесь, и не оскорбляйте сами».
Начните с простого: пожелайте всего самого хорошего людям, которые вас однажды обидели.
Не надо носить с собой дурацкие чемоданы обид. Хотя бы потому, что если руки заняты чем-то плохим, то в них невозможно взять что-то хорошее.
Чем мудрее становится человек,
тем меньше он находит поводов для обид.
Никто не может меня обидеть, если я сам этого не позволю.
--- Махатма Ганди ---
Не стоит обижаться на того человека который обидел тебя - в душе он обижен сильнее.
Никто не заинтересован в том, чтобы обидеть вас, никто не выжидает случая, чтобы обидеть вас, каждый занят тем, что охраняет свою собственную рану.
Ошо
Внутренний мир не терпит бардака. Возьми «веник» и уберись в душе. Пора, наконец, вымести все накопившиеся там обиды и горести, потери и разочарования. Пора, наконец, освободить место для чего-то по-настоящему нового, светлого,чистого и прекрасного.
Ты прощаешь других не для того, чтобы излечить их. Ты прощаешь других, чтобы излечить себя.
Чак Хиллинг
Счастливую женщину невозможно обидеть…
Ее можно только рассмешить!
Если вы научились не обижаться, это значит, что вы научились смотреть в сердце другого.
Вызывающее поведение по отношению к вам — это не личное оскорбление в ваш адрес, это мера страдания человека. Так он показывает вам, насколько ему больно и сколько сострадания ему необходимо.
Люди оскорбляют тремя способами.
Они могут сказать, что ты глуп, могут назвать тебя рабом, могут назвать тебя бездарным. Если такое случилось с вами, вспомните простую истину: только дурак назовет дураком другого, только раб ищет раба в другом, только бездарь оправдывает то, что не понимает сам, чужим безумием. Поэтому никогда ни на кого не обижайтесь, и не оскорбляйте сами, чтобы не прослыть глупыми бездарными рабами.
Счастливые люди не могут быть злыми. Обидеть других пытается лишь тот, кто сам несчастен. Не вас пытался обидеть ваш обидчик. Он лишь проецировал на вас то, что было подлинной целью его агрессии. (Энтони де Мелло)
Чем больше обида, тем больше я теряю сил.
Обида - это проблема того, кто обиделся. Это значит, что именно у вас не хватило душевных сил на этого человека, именно вы не смогли с собой справиться.
Если вы полны сил, энергии, если вам хорошо просто потому, что на улице весна, и вы чувствуете в себе силы и мощь - разве в таком состоянии человек способен на кого-то обидеться? Когда мы полны энергии, обиды проходят мимо нас. Если мы обижаемся, значит, уже где-то есть отток энергии, значит, вы уже где-то не отследили свое состояние и не предприняли меры, чтобы привести себя в норму. Так причем тут другие люди?
Почему ты обижаешься, что никто не подумал о тебе и не помыл посуду в твой день рождения? Почему ты сам не предупредил об этом, не сказал? Почему ты молча, злобно стиснув зубы делаешь что-то, вместо того, чтобы попросить кого-то тебе помочь? Почему строишь драматичные образы и жалеешь себя до слез? Почему? Может, ты сам хочешь помучать себя?
Любая наша обида связана с нашим чувством собственного достоинства, иначе говоря, с нашим эго. То есть нам обидно, что нас недооценили, не предугадали наши желания, не подумали о нас в первую очередь.
(цитаты из статьи "Взрослые дети обиды" - Мария Петроченко - Колесо Жизни июнь 2013)
Когда вокруг тебя одни и те же люди - то как-то само собой получается, что они входят в твою жизнь. А войдя в твою жизнь, они через некоторое время желают её изменить. А если ты не становишься таким, каким они хотят тебя видеть, - обижаются. Каждый ведь совершенно точно знает, как именно надо жить на свете. Только свою собственную жизнь никто почему-то наладить не может.
Пауло Коэльо "Алхимик"
Не засоряйте свою память обидами, а то там может просто не остаться места для прекрасных мгновений!
Обвинять других – это такая маленькая уловка, которой можно пользоваться всякий раз, когда не хочешь брать на себя ответственность за то, что происходит в твоей жизни. Пользуйся ею – и тебе гарантирована жизнь без риска и замедление в собственном развитии.
Обида предоставляет два важных преимущества, от которых людям нелегко отказаться. Первое заключается в осуждении, а второе - в чувстве собственной правоты.
Большинство людей сердятся из-за обид, которые они сами сочинили, придавая глубокий смысл пустякам.
Никто не способен обидеть вас без вашего на то согласия.
Я до сих пор так и не понял, зачем люди подолгу сердятся друг на друга. Жизнь и так непростительно коротка, ничего толком успеть невозможно, времени так мало, что, можно сказать, вовсе нет, даже если не тратить его на всякие глупости вроде ссор.
Макс Фрай
Независимо от того,по какой причине вас оскорбили, лучше всего не обращать на оскорбление внимания - ведь глупость редко бывает достойна возмущения, а злобу лучше всего наказывать пренебрежением.
Сэмюэл Джонсон
Если осёл тебя лягнул, не отвечай ему тем же. Плутарх
Обида — это фактически способ ухода и защиты собственного «я». (Ролло Мэй - Искусство психологического консультирования)