"Чулочки". Их расстреляли на рассвете, когда еще белела мгла.

Там были женщины и дети.
И эта девочка была.

Сперва велели им раздеться.
И встать затем ко рву спиной, но прозвучал вдруг голос детский.
Наивный, чистый и живой:

"Чулочки тоже снять мне, дядя? Не осуждая, не браня, смотрели прямо в душу глядя.
Трехлетней девочки глаза.

"Чулочки Тоже" - и смятеньем на миг эсесовец объят.
Рука сама собой с волненьем вдруг автомат опускает.

Он словно скован взглядом синим, и кажется он в землю врос, "Глаза, как у Моей Дочурки" - в смятенье сильном произнес.

Охвачен он невольно дрожью, проснулась в ужасе душа.

Нет, он убить ее не может, но дал он очередь спеша.

Девочка в чулочках … упала.
Снять не успела, не смогла.
Солдат, солдат, что если б дочка.
Вот здесь, вот так твоя легла.

Ведь это маленькое сердце.
Пробито пулею твоей ….
Ты человек, не просто немец или ты зверь среди людей.

Шагал эсэсовец угрюмо, с земли не поднимая глаз, впервые может эта дума.
В мозгу отравленном зажглась.

И всюду взгляд струится синий, и всюду слышится опять, и не забудется поныне: "чулочки, дядя, тоже снять?